Легендарный киевский динамовец­ Виктор СЕРЕБРЯНИКОВ: «Когда Маслов моего друга Хмельницкого на матч не поставил, я ему ужа в кровать положил. Через пару минут Дед ка-а-а-к зарычал! — так голодный лев просыпается: с дрыном с железным набалдашником залетел и меня отлупил»

---

Пятикратный чемпион Советского Союза, дву­кратный обладатель Кубка СССР, участник трех чемпионатов мира (1962, 1966 и 1970) Виктор Серебряников вошел в историю не только советского, но и мирового футбола как мастер штрафных, против которых никакого спасения не было. Говорят, даже всемирно известный, если не сказать величайший, вратарь Лев Яшин боялся этих странным образом подкрученных мячей, которые неизменно попадали в ворота. «Дуга Серебряникова» — это давно уже спортивная классика и устойчивый оборот, почти термин: так беспроигрышный прием называют, секрет которого на все 100 процентов знает лишь тот, кто его исполнял.

Свои фирменные удары Виктор Петрович два года отрабатывал, и, по его собственному признанию, идея дуги принадлежит не ему. Серебряников ее в Южной Америке подсмотрел, где, как он говорил, в футбол играют, словно песню поют. Увидел — и освоить, и довести до совершенства решил. Остановился, лишь когда надрыв связок получил и медики пригрозили: «Вырежем сухожилие — поиграешь тогда...», но и двух лет упорной работы над замысловатым ударом хватило, чтобы, выходя на поле и глядя на Виктора, соперники уже думать начинали, как же, если придется, эффективно стенку построить, так выпрыгнуть, чтобы только забить ему помешать...

«В свое время, чтобы в сборную СССР попасть, нужно было на голову выше москвичей быть, — признался однажды коллега Виктора Петровича, другой легендарный динамовец Йожеф Сабо, — а Серебряников был на две головы выше!». Серебро, как прозвали футболиста и товарищи по команде, и преданные болельщики, действительно мас­тером наивысшего класса был и всю жизнь любимому делу посвятил — футболу. Закончив свою звездную карьеру в 71-м из-за травмы, он тренерской работой занимался, за сборные команды ветеранов играть ездил, словом, на пенсию уходить категорически не хотел. «Думал, меня с поля уже вынесут», — шутил Виктор Петрович.

До своего 75-летия он каких-то четыре месяца не дожил, а во время этого интервью, которое мы, как впоследствии оказалось, незадолго до его смерти записали, Серебряников на полном серьезе убеждал, что если хотя бы неделю на тренировки ему дать, показать готов, что бывших футболистов не бывает. Даже не­смотря на сильно пошатнувшееся здоровье и преклонный возраст.

До конца своих дней он все так же с интересом — живым, азартным, почти фанатским — футбольные матчи смотрел и очень профессионально, с доскональным знанием дела, их разбирал и анализировал. Особенно за Лионелем Месси любил наблюдать, которого «сущим дьяволом» считал, хотя и констатировал, что никто из игроков XX и XXI столетия великого Пеле, с которым Виктору Петровичу на поле в Бразилии довелось встречаться, не превзошел. Звездной болезни и даже малейшего намека на нее у Серебряникова не было — как в молодости, так и в зрелые годы он слыл открытым, юморным и компанейским парнем. Порой даже чересчур компанейским — настолько, что это вредило ему самому...

Еще одна фирменная черта Виктора Петровича — прямолинейность: он был из тех, кто, выражений особо не выбирая, вещи своими именами называл — вот во что верил, что нужным считал, то и говорил. Открыто, во всеуслышание, на диктофон и на камеру, не боясь прослыть глупым, стать неугодным или в разряд чьих-либо кровных врагов попасть. Сейчас можно сколько угодно с ним, точнее, со сказанным им, спорить: дескать, да не было такого, досужие выдумки, вздор, однако каждый из нас право на свое видение той или иной ситуации, в которой не­посредственно оказывался, имеет, на свою правду, независимо от того, нравится она кому-то или нет, и с какой стати лишать такого права Виктора Серебряникова?

Беседовали мы очень долго и, кажется, все возможные футбольные и околофутбольные темы затронули — самых звездных игроков и знаковых тренеров обсудили, их взлеты и падения, триумфы и роковые ошибки, договорные матчи, которые, если Виктору Петровичу верить, в советском футболе все-таки были и на которых футболисты немало зарабатывали, особенности отечественного футбола в сравнении с западным и заокеанским, неловкие, неприятные, а порой совершенно ужас­ные, патовые ситуации, в которые попадали наши ребята и из которых вынуждены были всеми правдами и неправдами выбираться... Думаю, не ошибусь, если скажу, что откровеннее и непосредственнее, чем Серебряников, на эти вопросы еще никто из футболистов бывшего СССР не отвечал.

Верить этому или как байку воспринимать — решать вам. Как по мне, рассказ моего собеседника совершенно удивителен — он как раз таки своей бытовой простотой подкупает, увлекает и затягивает уже потому, что кумиров на пьедесталах в нем абсолютно нет — есть обычные живые люди, которым ничто человеческое не чуждо и для которых любовь миллионов болельщиков стала скорее суровым испытанием, чем наградой. Это не положительные мифические герои — просто люди, с их слабостями и пороками. Да-да, у великих они тоже были — а что, разве у вас нет?..

«Соловьев жесткий был, иногда даже жестокий. После игры на машине квартиры объезжал, смотрел, кто, что, а потом собрания проводил, скандалы устраивал, деньги снимал»

— Виктор Петрович, для меня и для миллионов болельщиков вы выдающийся советский футболист, долгие годы приносивший славу киевскому «Динамо» и сборной СССР, пятикратный чемпион Советского Союза и двукратный обладатель Кубка СССР, а первое чемпионство киевлян в 1961 году (Боже, так много лет прошло!) помните?

— Ну а как же — прекрасно помню: это удивительная победа была! Тогда тренер Соловьев молодых ребят со всей Украины собрал, и конкуренция большая была: все в основной состав попасть мечтали, поэтому старались, тренировки серьезные, двухразовые проводили — до этого двухразовых не было.

— Раньше сколько и как хотели, так и тренировались, да?

---

---

— Ну да, по старинке, а Соловьев по-новому начал — интересный тренер, своеобразный.

— Он же москвич был?

— Москвич — жесткий, иногда даже жестокий. Ну, в каком смысле? После игры на машине квартиры стал объезжать, смотреть, кто, что, а потом собрания проводил, скандалы устраивал, деньги снимал. Ну, это не суть важно — мы молодые были, хотели играть.

— Хорошие игроки в команде тогда собрались?

— Очень! Талантливые!

— А кто выделялся?

— Ну, кто... Меня Соловьев как левого крайнего привез, а в Запорожье места мне не было — там асы играли. Условия в Запорожье хорошие были, деньги платили большие — и игроки что надо приехали. Меня на левый край подвинули, а левая у меня чужая (смеется), и получилось так, что конкуренции там я не выдержал...

— Но в «Динамо» ведь тогда тоже первоклассные мастера блистали — Войнов, Биба, Сабо...

— Я еще Голубева Виталия застал, Ерохина Володю, Сучкова Толю — защита такая была...

— ...Ануфриенко...

---

---

— ...Олега Макарова, вратаря... Онуфрий — это помоложе.

— А еще же Турянчик, Трояновский, Лобановский, Базилевич, Каневский... Кстати, Лобановский и Базилевич тогда выделялись?

— Когда все старшие ушли — да, безусловно. Мы же в 60-м году второе место в чемпионате СССР заняли, по Москве небольшой удар нанесли, а в 61-м их добили. Соловьев в Москву, в ЦСКА, уехал — он же цээсковский, в нем это загорелось, и как только позвали, согласился. Думал, что раз здесь успеха добился, и там сумеет.

— Не получилось?

— Там — нет: в Москве «кухня» другая.

— Это правда, что Лобановский на поле медленный был?

---

---

— Правда — ему скорости не хватало, поэтому тактика такая была: когда мяч принимал, как будто рывок делал, затем еще один, и потом падал, а штрафные и угловые подавал прекрасно. Мы вместе тренировались: Соловьев на поле щиты ставил — и Валера траекторию отрабатывал. Мяч летит, крутится, а потом резко падает — вот его где ловить надо, и Базилевич ловил: Олег головой хорошо играл — выпрыгивал... Внизу ему сложнее было, и мне с ним (я же под ним был) тоже — еле приспособился. Я знал, что он дальтоник, для него все футболки одинакового цвета, поэтому ему кричал — и он на голос ориентировался.

— Кто самый техничный у вас тогда, в 61-м году, был?

— Ну, все, в общем, в этом плане в порядке были, но не сильно. «Техническое образование» я лично в Запорожье получил, когда туда Коршунов, Терентьев, Горностаев приехали — асы, в классе «А» поигравшие. Они многое умели и после тренировок оставались, со мной работали — с уважением каким-то ко мне, пацану, относились.

— Вы же, наверное, кое-что показывали, раз у них уважение было, правда?

— Ну, видимо, да. Я тогда за юношескую сборную Союза в Ленинграде с болгарами играл, а они чемпионы Европы... Помню, в Москву приехал — Соловьев там в «Лужниках» сборную юношей тренировал... Загодя прибыл, команда еще не собрана была, и меня в Тарасовку отправили, а мой «Металлург» на игру в Казань отправил­ся. Я ничего не понимал: «Зачем меня в Тарасовку?», а молодежная сборная там что надо подобралась, и тренировал ее Гавриил Дмитриевич Качалин.

---

---

Я заросший прибыл — в Запорожье такие лохматые футболисты играли, как сейчас по полю бегают... В Спорткомитет захожу — Качалин и Андрей Петрович Старостин сидят: «Присаживайся!» — говорят. Я сел. «Кушать будешь?». Сказал, что нет. На ребят посмотрел — в принципе, в деле всех видел, и они на меня глядят: мол, что за Полкан лохматый...

— ...из За­порожья казак...

— Утром на зарядку вышли — я как начал свое «техническое образование» показывать: они такого не видели! Качалин спросил: «Витя, откуда?». Я честно признался: «Слямзил» — скрывать, что у Коршунова подсмотрел, еще у кого-то, не стал. Тренер похвалил: «Я понял. Наблюдательный. Это хорошо». Я думал: ну все, это моя команда — мне ж ничего не сказали. Потом Качалин подошел: «Виктор, я тобой доволен, но это не твоя команда, твоя — в «Лужниках». Ну, я в Москву, «Лужники» нашел — велели в гостиницу рядом идти. Захожу — компания сидит: Олег Сергеев и Леонард Адамов из «Спартака», Посуэло из «Торпедо», «Локомотива» — всех уж не помню. Из иногородних только я из Запорожья, Валя Трояновский из Винницы и Колбасюк из Кишинева — больше приезжих не было, все москвичи. Сидел я, смотрел, слушал... «Надо домой скорее!» — подумал (дома мне хорошо было, как раз квартиру двухкомнатную дали). В Киев тоже давно тянули, но местное начальство, секретарь обкома и прочие, не отпускали, даже запугивали, а тут еще и армия подоспе­ла — уже ЦСКА за мной гоняться стал (вот как раз, кстати, после той игры в Ленинграде с болгарами).

---

---

Болгары, как я уже сказал, чемпионами Европы были, матч ответственный, и перед ним спарринг наметили — с молодежкой, в Тарасовке. Приехали мы туда, а Соловьев меня не ставит. Качалин ко мне подошел: «Витя, а ты чего не раздеваешься?». Я руками развел: «Не ставит». Он тогда: «Слава, иди сюда». О чем они с Соловьевым говорили, не знаю, но потом он ко мне подбежал: «Ты на каком месте играл?». Что на левом краю, не признался. «Правый инсайд», — сказал. «Ну хорошо».

Я два гола забил — и все, Соловьев в меня ка-а-ак вцепился! Уже не отходил... В Ленинград поехали, 2:2 с чемпионами Европы сыграли (опять мне повезло, мои голы были!), и тут уж, сами понимаете... В общем, празднуем, с командой в гостинице «Астория» собрались, у меня 205-й номер был...

«Вы простите, — спросил я у консьержки, а что это за номер такой — 205-й?».Она: «Там Есенин...». Я перебил: «Повесился?». Она внимательно на меня посмотрела:«Нет, не повесился. Повесили»

— Тот, где Есенин с собой покончил?

— Как раз когда поселялся, бабушка-консьержка сидела... Вернее, по возрасту тогда еще не бабушка, наверное. Женщина, блокаду пережившая — глаза молодые, а вся седая, морщинистая... «Мне, — говорю, — ключ от 205-го». Она удивленно так: «Да? А вы знаете, в каком номере жить будете?». Я не понял ее, резко ответил: «Я же говорю — в 205-м!» — ключ взял и ушел. Потом совестно стало... Со мной парень из Перми жил, ему признался: «Ты знаешь, я, наверное, человека обидел, пойду извинюсь». В магазин сбегал, водки купил (там же ни вино, ни коньяк не пьют — только водяру), колбасы всякой, продуктов хороших, женщине той принес и повинился: «Вы простите меня, а что это за номер такой — 205-й?». Она: «Там Есенин...». Я перебил: «Повесился?». Она внимательно на меня посмотрела: «Нет, не повесился. Повесили».

---

---

Я на всю жизнь это запомнил... Она прошептала: «Я вижу, вы хороший молодой человек, нигде не проболтаетесь...». Ну, предавать ее и куда-то идти мне действительно незачем было — во-первых, не в моих это правилах, а во-вторых, можно же и себя заодно подставить — невыездным, например, сделать. Поблагодарил ее и задумался...

В игре Соловьев под Адамовым меня поставил: он хорошо играл и парень отличный был, но судьба тоже трагическая — с собой покончил...

— Из окна выбросился?

— Да, с девятого или десятого этажа.

— Почему?

— Из-за жены. Сперва девочка молоденькая у него была, а у нас в сборной вратарь появился, Прохоров Саша, симпатичный такой парень... В общем, загуляла она с ним, поехали они в Запорожье жить. Сашу, кстати, потом из Запорожья к нам взяли, в «Динамо», потому что здорово заиграл, но у нас он уже не смог, потому что Женя Рудаков и Витя Банников были — куда там, лучше не найдешь! В Москву уехал, жену Адамова с собой забрал...

— ...и тот из-за измены ее из окна вы­прыгнул?

---

---

— Нет, там, понимаешь, что получилось? Скандал был, Адамов развелся, потом снова женился — уже когда за минское «Динамо» играл, а туда Базилевич главным тренером и Петрашевский начальником команды пришли, и вот Петрашевский уже к новой жене Леонарда подкрался (по другой версии, широко известной, это помощник Олега Базилевича по научной части Зеленцов был. — Д. Г.). Двойной удар такой... Она, видно, еще та была, ушлая, на машине ездила — Адамов ей «Волгу» купил. В то время девушка на машине... Ну, объяснять бесполезно: человека уже не вернешь, хорошего, а Базилевичу и Петрашевскому уезжать из Минска пришлось, бежать.

Адамов, видимо, когда узнал, что следующая супруга загуляла, в шоке был, перепил, на балкон вышел, на парапет встал и закричал: «Люди, разойдитесь!». В сознании был, понимаете?

— Ужас...

— И прыгнул. На козырек над магазином упал — «скорая» уже не спасла.

---

---

...В Ленинграде, в общем, я под Адамовым вышел и сыграл хорошо — 2:2, и мне опять повезло!

— Много везения, заметьте...

— А без фарта нельзя — удача есть удача.

«Я стольник вынул и на стол положил: «Нищие гуляют — денег не считают!», а москвичи почти на все деньги водяры набрали»

— Оба гола, короче, забил, мы у меня в этом номере собрались... Все из хороших столичных команд по червонцу сбрасывались, а я, из Запорожья, стольник вынул и на стол положил: «Нищие гуляют — денег не считают!». Они схватили, побежали... Я думал, хоть покушать купят: москвичи все-таки, а они...

— ...водки, наверное, набрали?

— Почти на все деньги — водяру, даже воды не взяли! Небольшой кусок колбасы и хлеба буханку...

— Москва!..

— Ну, я молчу — команда же. По полному стакану налили, а я никогда столько не пил и вообще водку тогда не употреблял — только ликер лимонный...

— Интеллигентом были...

---

---

— Ну да, куплю — и цежу понемножку: только играть начинал... В общем, сидим — и в это время стук в дверь, а куда все девать — полный стол? Не спрячешь же, и я уже стакан хлопнул, но, слава Богу, не подкачал — хлебушком занюхал. Тут Соловьев залетает, смотрит — сказать ничего не может, а он уже знал, что киевское «Динамо» принимает. «Что это такое?» — как набросился на меня! «Вещи собраны?» — спросил. Я: «Да, но мне только завтра в поезд...». — «Сейчас!». Вместе с Крыловым, был такой, за «ЦСКА» играл, на вокзал меня забросили, в «Стрелу» запихнули: «В Москве разберешься?». Я: «Ну, три вокзала — не заблужусь».

В Москве в поезд сел и в Запорожье приехал — на стадион счастливый иду, два гола же забил, да и болельщики хлопают — они ко мне всегда хорошо относились. Подхожу — Сергей Александрович Коршунов, интеллигентный дядька, газету «Труд» читает и спрашивает: «Ты что наделал?». А он меня в игре никогда не ругал — самое бранное слово у него «волосан» было, а тут — глаза круглые: «Ты что наделал?». Я удивился: «Как «что»? Два гола забил». — «Ну все».

Я никак в толк взять не мог, о чем он. «Мне в Ленинграде, — говорю, — предлагали остаться: и из «Зенита», и из «Адмиралтейца» пришли, в Питере в высшей лиге две команды тогда выступали. Я даже два заявления написал — и туда, и туда... Ну хлопнул стакан — и во все стороны поехал». Он воскликнул: «Дисквалифицируют тебя, накажут!». Ну, думаю, накажут так накажут, дома хотя бы останусь, а Соловьев тем временем Киев принял, из Запорожья себе в помощники Терентьева забрал, с которым мы год вместе играли, а затем за мной прислал, а я ни в какую.

Ну как так? Перед Запорожьем неудобно — квартиру ведь дали, условия у меня хорошие, да и деньги неплохие, но тут ЦСКА осаждать стал — там тоже ведь не вороны, поняли, что пацанчик такой есть... Пасли меня, я на острове Хортица прятался — там друзья жили. У них и тренировался, только на игру приезжал: привезут меня, отыграю — а эти, «солдаты», ждут. Рассчитывали так: выйду сейчас — загребут, а я через душевую в окно на трибуну вылезал — и опять на Хортицу, но сколько бегать так мог? Домой как-то переодеться пришел, денег маме оставить — она плачет: «Житья не дают!». Я успокоил: «Не бойся, я, когда шел, оглядывался, никого за мной не было!». Только договорил — звонок в дверь! На балкон вышел — под окном старый тополь рос, я мог на него прыгнуть...

— ...а этаж какой?

---

---

— Третий.

— Ну, нормально...

— Смотрю — стоят: приехали, что называется... Военком маму напугал, сказал, что меня чуть ли не в дисбат отправят, паспорт у меня забрал, приписное: «В восемь часов утра чтобы явился!». Мама в слезах: «Ну что, Витя, в Одессу, в Одесский округ езжай...». Наши ребята собрались — меня провожают, и в это время звонок в дверь — девушка прибегает: «Срочный разговор с Киевом!». Бегу я с той девушкой на переговорный — там недалеко, Терентьев звонит: «Елкис-палкис, с меня тут уже шкуру снимают!». Я: «Васильич, наверное, я уже все. Сейчас в Одессу меня забирают, через тамошний СКА в Москву попаду». — «Да мы слыхали, что ЦСКА за тобой гоняется, а чего к нам не едешь?». — «Чего, чего... Поздно уже».

Тогда пасажирских самолетов, как сейчас, из Запорожья в Киев не было, да и паспорт у меня забрали. Я посидел, подумал... В четыре утра почтовый летит, если сесть удастся — утром в Киеве буду, а там пусть решают. Сел, прилетел, Васильич встретил. За один день экзамены в Институт физкультуры я сдал — и в длину прыгал, и в высоту, и химию отвечал... Помню, у экзаменатора Терентьев спросил: «Профессор, он как химию знает?». — «По-моему, лучше индийский знает!» (смеется).

Поступил я почему-то на стационар — на лекцию пришел, сижу... Понял, что не туда попал, студенты на меня как-то не так смотрят... К Парфенову обратился (он потом ректором стал), и тот говорит: «Витя, ты чего мучаешься? Ко мне на заочный иди, будешь по свободному графику заниматься — это для тебя лучше». В общем, там все знать надо, а тут — только преподавателей (смеется). У Парфенова девушки симпатичные работали, и сам он мужик нормальный — я то духи им из Франции привезу (когда с чемпионата мира из Чили через Париж летел), то еще что-нибудь дефицитное... У нас же французских духов не было, а я дарю — и зачетку даю, дарю — и зачетку даю... Парфенов удивился: «Как же это?», а я ему французский коньяк достал — так вот и выучился.

«Маслов Лобановского спрашивает: «Валера, ты на поле что делал?». Ну, Лобан — грамотный парень, присадить Деда решил: «Вы понимаете, в команде есть ювелиры и есть чернорабочие...»

— После первого триумфа в 61-м году вы еще вместе с товарищами четырежды в чемпионатах СССР побеждали, причем трижды под руководством выдающегося советского тренера Виктора Маслова...

— Правильно!

— Знаете, я со многими вашими партнерами по команде о Маслове говорил, и все единодушны: уникальный, прошедший, кстати, фронт, самородок, человек, который каких-то обширных, объемных знаний не имел, но так футбол знал и так психологию понимал...

— ...действительно психолог большой!...

— ...так каждого пацана в отдельности чувствовал, что благодаря этому его команда огромных успехов достигла...

---

---

— Признаюсь вам честно: сразу я его тоже не понял, но этот переворот, перестройку всю, он недаром затеял. Все в Ярославле началось — все наши в атаку полезли: и защитники, и полузащитники, и ерунда у нас получилась, а он же тактик большой. Мы 2:0 в Ярославле вели, и тут уже 2:2 — дед психанул, команду собрал — и как начал! От вратаря до нападающего чихвостил...

— ...всем напихал...

— ...каждому! «Серебряников, встань. То, что ты забил, — это хорошо, но то, что в обороне не играешь... Ты только атакуешь, вы все атакуете — Каневский, Базилевич, Трояновский...». До Лобановского дошел и спрашивает: «Валера, ты на поле что делал?». Ну, Лобан — грамотный парень, присадить Деда решил. «Вы понимаете, — ему сказал, — в команде есть ювелиры и есть чернорабочие...». Дед очки снял: «Значит, слушай, Валера, у меня все чернорабочими будут».

— Это он ему приговор подписал...

— Ну а тут Аркадий Галинский — помните, журналист? Талантливый был, но какую-то ерунду написал, что всех жены за сутки восстанавливают, а у Валеры такая жена, что он через 12 часов играть уже может. «Если вы в Киев приедете, у любого таксиста спросите, и он вам скажет, где Лобановский живет», «Лобановский — прирожденный центрфорвард, а его левым крайним ставят» — и прочее в том же духе. Ну зачем это? В общем, сцепились они — Маслов с Галинским — дело до скандала дошло. Галинский ведь все начальство сумел убедить, что Дед Лобану ходу не дает, талант уничтожает, и вот «Спартак» приезжает — и Маслов Лобановского центальным нападающим ставит.

— А он же в центре играть не мог...

— Естественно. Он левым крайним привык — к тому, что слева человека у него нет, там же бровка. Мяч, короче, берет, вести хочет, а слева забегают и забирают. На матч все руководство республики во главе со Щербицким приехало...

— ...и Маслов такой урок преподал...

---

---

— Ну да — от него требовали, чтобы Лобановского ставил, и Дед решил: ну хорошо, посмотрите, какой из него центрфорвард. К тому же Маслов под него пацанов из дубля поставил — немножко корявеньких, и руководство все поняло, Щербицкий сказал: «Да, Виктор Александрович, что-то у него не получается».

— Маслов, собственно, чем был хорош? Знанием психологии — раз, пониманием футбола — два, а что еще было такого, что спустя годы говорить о нем заставляет?

— Очень ругательный он был, жесткий — тебя, как последнего пса, облает! Ты же знаешь, что провинился, — вот он с тебя шкуру и снимает, но не наказывает: никогда ни одного человека не наказал — так, чтобы деньги снять, еще что-то...

Чистка с того началась, что мы в Новосибирске матч за Кубок СССР проиграли. В мае туда приехали, думали, хорошо, прохладно, а там жара 30 градусов, Боже мой! Сначала мы 1:0 повели — я с углового забил... Смешной был мяч — смешные мячи бывают... На чемпионате мира чилийцы нам так забили — Нетто у ближней штанги стоял, Яшин ему крикнул: «Играй!», а ему послышалось: «Я играю!». Такие нюансы даже у больших команд случаются часто, а тут гляжу — у нас одного защитника нет. Это Коля Кольцов с поля ушел — от жары ему в голову что-то ударило.

— Да вы что?!

— Да, ушел, а тут еще Сабо набедокурил — его выгнали. В общем, 2:1 мы проиграли, и скандал разгорелся — Новосибирск даже ведь не Москва... Маслов очень злой был, и с того момента перестройка началась: разборки пошли, скандалы...

«Маслов в ополчение пошел, и вместо автомата ему палку дали, под ружье сделанную...»

— Обычно ведь как: в поезд садимся — беседуем... Это если выиграли, а если, не дай Бог, проиграли — Маслов ни одного не поймает, все кто куда прятались! В ресторан не идем, потому что там отыщет, в буфет тоже — все с собой брали и по вагону разбредались, потому что очень шумел. Проигрывать не любил и как-то этим нас зарядил — что уступать кому бы то ни было нельзя.

Когда он уже команду почистил, мы его выгонять хотели, протестовать, но собрались, посидели, подумали... Ну какой нам еще тренер нужен? Ну пусть ругается — он же никого не наказывает. К хозяину ходит, деньги выбивает, в обиду нас не дает. На матч в Минск приехали, поговорили... В общем, минчан 4:1 сделали — у них дома. Дед встал: «Ну хорошо, получилась у вас игра» — и начали мы работать. В Куйбышев отправились — «Крылышек» обыграли, в Киеве два матча выиграли, потом в Ташкенте, в Алма-Ате...

---

---

После очередной победы в купе садимся, коньячок — уже ж вместе можно. По рюмашке выпили — и я издали зашел: «Вик Саныч, вы говорили, что воевали...». Он ко мне хорошо относился — как к сыну... Сидит, смотрит и рассказывать начинает: «Вы знаете, ребята, я же патриот настоящий. В ополчение пошел, хотя на автомобильном заводе работал...».

— Имени Лихачева?

— Ну да, токарем — я «токарь-пекарь» его называл. «Так что же вам выдали? — спрашиваю. — Какой автомат? Или пулемет?», а он как матюкнется! Палку ему дали, под ружье сделанную! «И что, — я вопрос задал, — все ополченцы в бой с палками шли?». — «Лейтенант с пистолетом — вверх стрелял. Нам высоту взять приказали, и мы побежали...

— ...с палками...

— Бахнули (по шее себя щелкает) — море по колено, все бегут, и я тоже. Люди падают, я что-то кричу...», а потом рассказывал, как мина разорвалась и его в жопу осколком ранило. «Я, — вспоминал, — глаза закрыл, думал, что умираю». — «Хорошая рана, — я пошутил, — а дальше-то что?». А дальше молоденькая девочка подползла — ну, санитарка, сколько их убили тогда, ужас. «Мне, — улыбнулся Маслов, — стыдно стала, что она сейчас в моей жопе осколок искать будет», а рана-то интересная — там же не перевяжешь, ничего сделать нельзя, кровь идет: он ведь поддатый. Почему так много людей на войне погибло? Вы же понимаете...

— Из-за градусов кровь не останавливалась...

— Да, верно. «И вот, — продолжал Маслов, — она меня потащила. Я помогал ей, конечно, старался: она маленькая такая, тянет меня...». В общем, доползли, осколок вынули, а потом Маслова, как раненого, Лихачев опять на завод забрал и сразу на какую-то должность назначил (пацана 18-летнего: мужиков-то не было — одни бабы). Эвакуация завода шла, в Москве только те цеха, где «Катюши» делали, остались, а то все — в Сибирь, и вот наш Дед этот завод эвакуировал. Только с поезда слез — побежал, поляну для нового цеха выбрал, женщины станки еле вытащили... Сообщил, что место нашел, где цех можно строить, — зимой это было, а потом весна пришла, и оказалось, что это болото!

— Кошмар!

— И вот тут уже от смерти его Лихачев спас. Ма­сло­ву же расстрел светил...

— ...за якобы диверсию?

— Ну да, а у того прямая связь со Сталиным была...

«Вик Саныч, — я простонал, — я ж теперь играть не смогу: вы мне все задние мышцы отбили!». — «Мышцы на жопе у тебя, что ли?»

— Признайтесь, а зачем вы Виктору Санычу под одеяло ужа положили?

— Он моего друга Хмельницкого на матч не поставил, а для него не играть было смерти подобно. Вик Саныч уже Блохина задействовать начал, видел, что Хмель не бежит, а скорости уже пошли, и Бышовец не бежал. Оба нападающих без скорости — за счет храбрости, техничности им удавалось держаться...

— ...а Пузач бежал?

— Толя — да, мы в контратаке с ним хорошо работали. 30 метров он быстрее всех в команде преодолевал, для футбола это самое главное.

Помню, я на базу на машине приехал...

— Вы, кстати, единственный, по-моему, в «Динамо», кому разрешалось на базу в машине ездить...

---

---

— Да, Дед позволял. Я говорил: «Ножки болят, дойти тяжело...» (смеется). Он уже молчал. Ну, приехал я, в комнату захожу — немножко опоздал, сейчас тренировка начнется, а Хмель сам не свой. Спрашиваю: «Виталь, что такое? Что-то дома?». — «Да нет, Вик Саныч зашел и сказал, чтобы я эту игру отдохнул», и это для него удар, столбняк, чуть не плачет! Я: «Ничего, мы ему придумаем...». Сам-то я, какой он, тот уж, не разбирался — мне показал, что у него пятнышки желтые...

— А в Конче-Заспе ужей много водилось?

— Ну да — там же Козинка разливается, луга заливает, вода долго стоит, а когда сходит, болото образуется, а там ужи, змеи... Я Хмеля попросил: «Идем со мной, чтобы я змея кусючего не поймал. Ужа знаешь?». — «Знаю». Ну, я цапнул его, за пазуху засунул... Надо же пронести как-то, а он холодный, ворочается... Принес, у себя под одеялом спрятал, а он уже не ползает — свернулся и спит. Дед обход делает: в комнаты заходит, смотрит, все ли на месте, потом выходит, двери на ключ закрывает да еще палкой подпирает (улыбается), а я, пока он по другим комнатам ходил, к нему пошел, ужа в кровать положил, одеялком накрыл, к себе вернулся и лег.

Лежу и думаю: «Что ж я наделал? Он ведь всех этих ползающих, даже мурашек, боится, у него ж сердце слабое!». Из-за друга на такое страшное дело пошел... Слышу: возвращается Дед к себе, палкой стучит, а его номер от нашего через комнату... Пару минут проходит — и, знаете, как голодный лев просыпается? Вот так же и Дед — ка-а-а-к зарычал! (Смеется). Все из комнат, несмотря на замки, повыскакивали, а мы с Хмелем остались — ну, он догадался... К нам с этим дрыном с железным набалдашником залетает... Я: «Хмель, переворачиваемся!». Головы подушками прикрыли, а задницы выставили, одеялами укутав, чтобы по жопе хоть попало, не по голове...

— Попало?

— Через одеяло как долбанул — будто того одеяла и нет! Мне еще и добавил. «Я, — сказал, — понял, чья это работа». — «Вик Саныч, — я простонал, — я ж теперь играть не смогу: вы мне все задние мышцы отбили!». — «Мышцы на жопе у тебя, что ли?». Ребята заглядывают: «Что ж вы сыночка-то бьете? Кто же играть будет?». Отлупил меня Маслов и бросил: «Ко мне зайдешь». Я зашел. «Что ж ты делаешь? — Дед спросил. — Да будет твой Хмельницкий играть, будет — пойди, скажи ему. Ну вас к черту, иначе вы мне какого-нибудь Змея Горыныча с тремя головами принесете, но если не справится — ты отвечаешь!».

— Справился?

— Да-а-а! Как раз с углового забил.

«Свою дугу я в Южной Америке подсмотрел: чилиец Торо на чемпионате мира таким образом бразильцам забил»

— Команда у вас в начале 60-х клас­сная была?

— Непрофессиональная.

— Да вы что?!

— Молодые, как в игре перестроиться, не понимали — все по накатанной, по ленточке...

— А при Маслове?

— Ну, там уже профессионалы были. В 65-м, второе место и Кубок завоевав, мы все понимать стали.

— То есть команда была классная?

— Да.

— И мужики подобрались настоящие?

— Воины! Уже не ныли — Маслов всех отучил. Больно? Никаких «больно» — молчишь, и все.

— Полвека уже прошло, вы давно не играете, а до сих пор среди болельщиков и знатоков футбола этот термин — «дуга Серебряникова» — живет. Что же это такое и в чем его суть?

— Ну, в этом (по шее пальцами щелкает и смеется).

— Понятно, но как же вы мяч запускали, что он точно в ворота падал?

— Это с подачи Галинского возникло — сперва «косоприцельный удар» он писал, когда стенку я обводил...

— ...неудачный термин...

— Ну, «обвод стенки» можно было написать? Я, когда в Южной Америке бывал...

— ...подсмотрели?

— Там увидел. Чилиец Торо на чемпионате мира таким образом бразильцам забил — он как раз через стенку бил. Я смотрел и думал: «Вот мудак! Что же я раньше-то не догадался?». Приехал и начал работать.

— А в чем специфика? Поле ровное, мяч круглый — что же вы с этим мячом делали?

— Вы, как Маслов, спрашиваете — он тоже ведь, хоть и профессионал, думал, что это случайно все, а потом я «Торпедо» в 69-м на последней минуте забил... 1:0 мы выиграли — это столько лет он не подходил ко мне, не спрашивал... В Донецк приехали — на 10-й минуте штрафной в сторону «Шахтера» дают. Я мяч в ту же точку ставлю, стою, на вратаря смотрю и думаю: «Ага, ты уже знаешь, куда прыгать, и если даже матч с «Торпедо» не видел, Ошенков тебе сказал, поэтому туда, где ты стоишь, ударю». Ставят стенку, ему трудно, он нервничает, выглядывает... Он рванул уже, а я только бить начинаю — как раз туда, где он секунду назад стоял. Гол! Стою и смеюсь: «Какой вратарь образованный!». — Он: «Это Ошенков...». — «Хорошо-хорошо, я так и предположил, что это он тебя просветил, не обижайся!» — а что обижаться-то?

— Как же вы это делали и в чем же секрет вашего фирменного удара?

— Ну, тут, во-первых, немножко физики: мяч вниз нипелем ставил. Там тяжести больше, и когда он летит, эта тяжесть давит — мяч резко падает, понимаете?

— Замаха почти не было, да?

— Нет, он был...

— Сильный?

— Небольшой: шаг назад — и все, резкий удар. Я снизу немножко боком бил, чтобы мяч крутился, понимаете? Когда «шахтеры» в Киев, на базу к нам, приехали, Дед сказал: «Идем». Я: «Куда, Вик Саныч? На луг за ужами не пойду, хватит». Он попросил: «Покажи мне, Витя, что ты делаешь, а то я смотрю и все время спросить хочу, но неудобно — я столько лет в футболе...». — «Ну почему? — возразил я. — Вы же в Южной Америке были, видели, как там крутят... Сами же говорите: «Только щечкой пас отдавай, только щечкой, а щечку пока поставишь, пока развернешь... Время проходит — хоть это и доли секунды, но все важно, а тут ты любым местом должен играть, голеностоп весь должен работать». Ну, это отрабатывать надо...

— Я, Виктор Петрович, у многих клас­сных футболистов спрашивал: «Вы, когда бьете, точно знаете, что мяч в эту точку пойдет?». В основном все отвечали: «Ну, как? Примерно. Вроде должно туда попасть». Вы тоже так или же все-таки знали, в какой точке мяч окажется?

— В смысле с удара? Не со штрафного?

— Да, с удара...

— Нет, только угол знал, куда бил.

— А со штрафного?

— Там точку знал, да.

— Это многолетняя наработка?

— Три года отрабатывал, потом бросил — правая нога полетела, связки. По-моему, еще при Соловьеве московскому «Динамо» забил, «Спартаку», еще кому-то — и связки накрылись. Зоя Миронова такая была...

— ...спортивный врач знаменитый...

— ...профессор — я к ней пришел, ногу показал. «У тебя надрыв, — сказала, — а когда порвешь, Витя, я с удовольствием тебе вырежу...». — «Что вырежете?» — переспросил я. Легендарный доктор, в войну санитаркой была, много людей вытащила, саму ранило, а после войны в медицинский институт ее без экзаменов взяли. Хорошая женщина...

«Я Соловьева послал, он пепельницу схватил, я убегать... Как раз возле моей головы пролетела, дверь повредила — если бы по голове попала, пробила бы ее точно»

— У вас и ваших товарищей по команде оглушительная слава была, вы по-настоящему народным героем были, а как вы ее воспринимали?

— Слава — это хорошо, но удержать ее очень сложно. Я привык, хотя и спады бывали — любой игрок, каким бы он ни был, через это прошел. У меня спад в 61-м году, даже в 60-м, случился. Тайным голосованием меня капитаном команды выбрали, а я встал и Соловьеву сказал: «Вячеслав Дмитриевич, вы меня извините, но какой из меня капитан — что я Войнову что-то скажу, или Макарову, или еще кому-то из старших? Да меня сперва пошлют, а потом закусают — я же самый молодой...». Он: «Нет-нет, давай!» — уважал очень. Мы в Кишинев, помню, приехали — хозяев обы­грали, в Ташкент отправились, а там жара, три часа дня, игра не пошла... Я-то знал, почему у меня спад, — молодой, неопытный, думал, что сил на все хватит, а оказалось, нет. Если профессионал, должен прежде всего себя знать, как восстанавливаться, а я немножко разбаловался. В Ташкенте мы 1:0 проиграли — и началось: оттуда сразу в Алма-Ату приезжаем...

— ...тоже жарко...

— Нас, правда, в доме отдыха динамовском поселили, а там арыки, оазис небольшой, поэтому попрохладнее было. Соловьев меня каждый день вызывал — долбит и долбит. Я его послал, он пепельницу схва­тил, я убегать... Как раз возле моей головы пролетела, дверь повредила — если бы по голове попала, пробила бы ее точно.

— Вот тренеры: один пепельницей бро­сался, второй палкой бил...

— Ну, нервы же у всех имеются, и, в общем, ушел я...

— ...из капитанов?

— Нет, из дома отдыха, стресс снять. Красивых девушек в Алма-Ате много (смесь какая-то казахов и русских или украинцев), познакомился, пьяненький пришел, а тренер меня ждал — понял, что переборщил. Увидел, что я поддатый: «Ну-ка зайди. Что, обиделся?». — «Так убить же хотели — как не обидеться? Счастливый я, наверное». Ну, выпил, бравирую, ничего не боюсь... «Ладно. С капитанов я тебя снял — к игре готовься».

...В Алма-Ате меня не поставили: врач наш, Дорофеев, боксер, мастер спорта, понял, что со мной что-то не так. В диспансер повез, кардиограмму сделали — оказалось, переутомление полное. Он в шоке был: «Витя, ты что?».

— Девочки просто до добра не доводят...

— Ну, разумеется: после игры — еще нагрузка, и потом, железных не бывает...

(Продолжение
в следующем номере)

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter